— Да, я с трудом вникаю.
— Всего в Йери у семьи Клайар три дома. Этот, мой и дом Йана, где сейчас Рита с твоим братом, где свадьба была. Этот дом после отца достался Йану, а от него практически сразу — мне. Но мне в Йери хватит и моего дома, он большой, мы там все прекрасно поместились.
— Шокер, у тебя дочка взрослая, ей пора жить самостоятельно. Так зачем ты дом продаёшь? Тем более, если жалко?
— Деньги нужны, — коротко ответил он.
— Всё так плохо? — испугалась я.
— Ну не настолько. На жизнь моему разросшемуся семейству должно хватить. У нас стабильный доход с семейных предприятий. Но деньги нужны. Не мне — Нарратору.
— А какое право имеет Марек заставлять тебя расстаться с домом?
— Он и не заставляет. И не спрашивал даже. Я просто знаю, что нужны деньги. А продать дом, да ещё такой хороший и в хорошем районе, можно куда быстрее, чем ферму в провинции, даже если ферма тоже неплоха и приносит доход.
— Да, дом хороший, это точно.
— Хочешь, покажу? Ну, это гостиная была. Я её не очень любил. Ещё внизу всякие хозяйственные помещения и жильё для прислуги. А вот наверху…
Шокер взял меня за руку и повёл за собой. Мы поднялись по лестнице наверх.
— Справа — отцовское крыло, тут ничего не осталось, я уже все комнаты очистил, — Шокер остановился в начале коридора и махнул рукой. — Здесь одна большая спальня, две маленьких и общая комната в торце.
Он потащил меня в левое крыло.
— А тут четыре маленькие спальни и общая комната.
Сначала мы по узкому коридору пришли в самый конец в просторную комнату с четырьмя огромными окнами. В ней не было ничего, кроме теннисного стола.
— Йан учил меня играть, — сказал Шокер с улыбкой. — Кончилось это тем, что однажды я так загонял его, что он упал и вывихнул руку. Больше он со мной не играл.
Мы пошли по коридору обратно.
— Здесь, — он махнул рукой на одну сторону. — Здесь одно время были гостевые спальни, потом в них жили мои дети. А напротив — ещё две спальни.
Он открыл дверь:
— Это комната Йана.
Я заглянула с порога. Комната была пуста, только в углу стоял довольно старой модели музыкальный центр и стеллаж, заполненный под завязку дисками.
— Не поднимается рука избавиться от этого. Йан очень долго собирал свою коллекцию, большинство с изнанки притащил. Не знаю, почему он с собой не забрал после свадьбы. Куда теперь это деть, не представляю… А вот это — моя комната.
Я рассчитывала увидеть голые стены и пару стульев, но была разочарована.
Оптимистичные сиреневые полосатые обои. Но их почти не видно за множеством плакатов и рисунков. Плакаты — что-то из жизни рок-музыки, рисунки — какие-то карандашные наброски, лица, человеческие силуэты.
Неширокая кровать, по-холостяцки придвинутая к стене, небрежно наброшенное на постель одеяло, а сверху ещё и клетчатый плед.
Письменный стол, такой обычный, ученический, со старым-старым компьютером, какой-то дурацкой настольной лампой и кучей книжек, половина из которых на гатри, половина на русском. Обкусанные карандаши в полинялом деревянном стаканчике. Полустёртый ластик.
Щербатый скейтборд в углу. И там же теннисные ракетки в прозрачном пакете и рядом поношенные кроссовки, в которые сегодня вряд ли влезла бы нога Шокера.
— Так вот ты какой на самом деле, Андрей Клайар…
— Разочаровал? — усмехнулся он.
— Нет. Но ждала другого. Думала — очередной муляж жилища. А ты, оказывается, когда-то был живым.
— Здесь я себе это позволяю. В своём доме раньше тоже позволял. Теперь только здесь.
— Что за рисунки на стенах?
— Мои, — равнодушно отозвался он. — Давно когда-то баловался.
Я вышла на середину комнаты, хорошенько осмотрелась вокруг и повернулась к Шокеру.
— Нельзя тебе этот дом продавать.
Он повёл плечами и сказал задумчиво:
— Есть вещи поважнее ностальгии. И есть долги важнее всех вещей.
— Это что, стихи?
— Да.
— Только не говори, что твои. Я этого не перенесу.
Он рассмеялся, пожал плечами и ничего не сказал. Вот и пойми его.
Мой телефон затренькал. Я вынула его из кармана.
— Да, Миша.
— Ты где?
— Гуляю.
— Я всё закончил, давай я к тебе навстречу выйду.
— Не надо, Миша.
— Почему? — удивился он.
— Мишенька, если я сегодня вернусь, то я вернусь сама. Не надо меня встречать.
— То есть как «если вернёшься»? — испугался он.
— Вот так, Миша.
Он молчал долго, будто ждал от меня каких-то пояснений. Не дождавшись, буркнул:
— Ладно, я понял.
Я опустила телефон в карман.
— Я сейчас был у Нарратора, — подал голос Шокер. — Припёр его к стенке. Так что я всё знаю.
— Что ты знаешь?
— Ох, ну вряд ли совсем уж всё, на это я не надеюсь. Но многое. Про выходку Альдона, про то, кем он тебе приходится. И про то, в чём же ты мне врёшь: этот рыжий ведь тебе и не муж вовсе.
— Да, видимо, ты неслабо припёр Марека. Или стенка была раскалённая.
— Просто был серьёзный мужской разговор, — вздохнул Шокер. — Я ему объяснил, что, когда я интересуюсь тобой и твоими делами, это не любопытство и даже не вежливость. Это личное. Это моё личное.
— И что Марек?
— Разозлился.
— Почему?
— Не знаю. Возможно, я — не совсем то, чего он хотел бы для своей сестры. Или даже совсем не то.
— Да уж, меньше всего для своей сестры он хотел бы…
— Чего? — напряжённо уточнил Шокер.
— А, неважно. Я завязала высказывать мужчинам претензии. Всё у нас с тобой в порядке, Шокер, всё именно так, как единственно возможно.