Кира Вайори (СИ) - Страница 46

Никогда прежде я не бывала в Норвегии зимой. Да и вообще, в сравнении со Швецией, я бывала тут очень редко, пару раз в год. Последние семь лет каждой весной мы с Йаном обязательно ездили в район Ослофьорда, как только становилось известно, что в долинах по берегам рукавов фьорда зацвела скандинавская сакура. Иногда это случалось в конце апреля, но обычно — на первой неделе мая. Наша с Йаном традиция стала, наверное, даже чем-то большим. Это уже был почти мистический ритуал. Провести несколько дней где-нибудь в глуши, у воды, недалеко от ледника, с которого по весне стекают десятки шумных водопадов. Не спать уже почти белыми ночами, гуляя под светлеющим небом. Сделать непременные фотографии под изумительно красивыми деревьями… Фотографий этих, кроме нас, практически никто и не видел, сама не пойму, зачем мы их снимали. Обычно бывал и второй раз в году, когда мы с Йаном ездили в Норвегию, но уже не к воде, а к горным ледникам или в прохладную тундру, и обычно это случалось в сентябре. Это был уже такой своеобразный комфортный экстрим.

Норвегия была, без сомнения, прекрасна в любое время года. Но, даже несмотря на то, что в Швеции я обычно работала, а в Норвегии отдыхала, чувствовала я себя здесь немного не в своей тарелке. Эта страна держала меня на почтительном расстоянии. И вроде бы все вокруг приветливы и доброжелательны, и жить удобно, и природа глаз радует, но меня не оставляло чувство, что всё это меня принимать не хочет и ждёт, когда же я уберусь прочь.

И вот я впервые попала сюда зимой, и, хотя местные жители утверждали, что это ещё маловато снега для здешних мест, у меня появилась лёгкая снегобоязнь. Нет, не снежная слепота, а такое странное чувство, что невероятное количество снега вокруг, особенно снежные отвалы вдоль расчищенных дорог, вокруг ферм и внутри усадеб, что всё это нападёт на меня, набросится и погребёт плод белой толщей, задавит меня, и я задохнусь. Первые несколько дней на ферме я вообще не могла уснуть, мне казалось, что, если вдруг поднимется сильный ветер, то появятся огромные блуждающие сугробы, и наш домик занесёт. Фантазия у меня оказалась богатой и вредной для нервной системы.

Коммуна, в которую нас направили на приёмной базе, была не очень многочисленна, но её поселения занимали большую площадь вдоль одной из трасс, проходящих через плато-заповедник Харданьгервида. Нас поселили на хуторе, хозяином которого был молодой здоровенный норвежец Харальд, типичный и стопроцентный викинг: синеглазый русоволосый бородач, молчаливый, но решительный. Он был женат на гатрийке, которая казалась старше мужа лет на десять, была невероятно деятельной активисткой, почти каждый день уезжала куда-то по делам коммуны, оставляя мужа заниматься детьми и хозяйством. Сколько у них было детей, мне так и не удалось сосчитать, потому что их было, во-первых, много, во-вторых, они были все погодки и не сильно-то отличались друг от друга, а в-третьих, на месте они никогда не стояли и лезли всюду, как муравьи. Слава Богу, в наш домик им лезть запретили. Мешать гостям и нарушать их покой строго воспрещалось, и не только на хуторе Харальда, но и везде в коммуне, в которой гатрийские временные поселенцы не были чем-то редким. А в последнюю пару месяцев, как сказал Харальд, заняты были практически все пустовавшие гостевые жилища.

Наш домик мне нравился. Небольшой, одноэтажный, с кухней-студией и спальней. В домике было тепло, просторно, уютно. В плохую погоду, если ещё и холодильник был полон, можно было днями не вылезать наружу, всё необходимо для жизни было внутри и работало безупречно. В первую неделю нам пришлось так и сделать. Мишка тогда только один раз съездил с Харальдом в ближайший городок, чтобы закупить продуктов и всё, что было необходимо для ребёнка, и мы долго потом просидели в доме, пытаясь что-то разглядеть через залепленные метелью стёкла. Потом стихия унялась. Дни стали солнечными, а мороз установился под двадцать, и мы начали потихоньку выползать из норы.

Хозяева любезно выдали нам коляску на полозьях. Судя по её виду, это была довольно старая штука, практически антиквариат, но для таких условий подходила идеально. Когда на улице не было сильного ветра, мы укутывались потеплее, одевали малыша и гуляли вокруг фермы по дорожкам, которые Харальд каждое утро расчищал на маленьком юрком тракторе.

Я научилась ловко управляться с младенцем, который, кстати, день ото дня становился всё упитаннее, и я уже стала беспокоиться, что Шокер меня потом отругает за то, что слишком раскормила ребёнка. Тим стал улыбаться и интересоваться яркими игрушками. Я уже не терялась, если долго оставалась с ребёнком одна, тут Мишка был прав. Но мне не хотелось остаться без его помощи. Миша внушал мне уверенность. Может быть, он сам тоже паниковал и чего-то опасался, но был всегда невозмутим.

В гостевом домике была всего одна спальня. Детскую кроватку мы переставили к окну, а нам с Мишкой пришлось спать вместе на единственной огромной кровати. Наверное, Мишке было нелегко, но он вёл себя, как друг и джентльмен, то есть не только не намекал на интим, но и не показывал, насколько всё это его тяготит. А в том, что тяготит, я не сомневалась, и продолжать мучить парня, которому я основательно подпортила жизнь, мне было неловко. Выход из ситуации был только один: дождаться, пока появится возможность переправить Мишку в Питер, чтобы он оказался, наконец, дома. С мечтами я его подвела, но хотя бы вытащить его из этой странной заварухи я должна была. А пока Миша заботился о нас с Тимом, словно это был самый главный долг в его жизни.