— Что значит, «может»? Разве не очевидно?
— Я не психиатр. Мы никогда теперь не узнаем, почему она делала то, что делала. И я тебя умоляю, не надо об этом сейчас.
Я придвинулась ближе к Шокеру, уткнулась ему в шею, обхватила за плечо.
— Не плачь, — тихо сказал он.
— Я не плачу! — возмутилась я. — С чего ты взял?
— А кто хлопает мне по шее мокрыми ресницами? — усмехнулся он. — Не грусти, Пятачок, со мной всё будет хорошо. И с тобой всё будет замечательно. И с нами тоже. Правда, это большой-большой секрет, когда же именно всё станет хорошо. Но так и будет.
Мы вполне могли подняться наверх в спальню, тем более, что их теперь было много. Могли лечь в постель, как нормальные люди, которые измотаны и хотят выспаться. Но я только крепче прижалась к Шокеру и уснула, чувствуя на своём затылке его огромную тёплую ладонь.
Утром мы оба почувствовали, что лучше всегда поступать, как нормальные люди. Для того и предназначен диван в гостиной, чтобы на нём сидеть, развалившись, и вести светские беседы. А не для того, чтобы два взрослых человека пытались на нём поспать в обнимку.
У меня дико болела затёкшая шея. Шокер мужественно переносил то, что там болело у него, и не пожаловался, но было видно, что человек не выспался.
Ятис нас пожалел и подал завтрак прямо в гостиную на кофейный столик. Мне вообще кусок в горло не лез, а Шокер жевал, как автомат, не обращая внимания на то, что он ест.
— Ты пойдёшь в департамент?
Он кивнул:
— Конечно. Я предупредил Вайори, что приду сегодня немного попозже. Он не возражал.
— А можно мне с тобой?
Шокер растерянно моргнул:
— Зачем?
— Да я не к тебе. И даже не к Мареку. Я просто хотела с тобой дойти. Мне надо в курьерскую службу.
— Зачем? — повторил Шокер, на этот раз уже не растерянно, а подозрительно.
— У меня контракт, чтобы ты знал. На три задания в месяц. И уже полтора месяца, как я выпала из служебного поля. Надо всё уладить.
— Думаю, Вайори уже давно всё уладил. Нечего тебе там делать, — возразил Шокер.
— Шокер, ещё раз. Напрягись. У меня контракт. Обязательства. Которые ваш победоносный мятеж не отменял.
— Ну, так отменит. Долго ли? — усмехнулся Шокер.
Я почувствовала, как во мне закипает… Я даже затруднялась определить, что именно. Но обозлилась я мгновенно:
— Знаешь, сиди в своей терракотовой норе и не лезь в мою работу! Я свободная гатрийка!..
Он фыркнул.
— Ты меня нарочно дразнишь?!
— По-твоему, я в настроении шутить? — удивился Шокер.
Наш спор прервал звонок в холле. Ятис пошёл открывать. Через минуту на пороге гостиной показалась бледная зарёванная Валея.
— Валюша, милая, зачем ты пришла?! — испугался Шокер. — Тебе надо отдыхать.
Он вскочил, взял дочь за плечи и повёл к дивану.
— Ничего, папа, я отдохнула, — тихо сказала девочка. — Рита очень хорошо меня устроила.
— Садись, садись… Нельзя всё время плакать, милая.
— Извини, папа, это… Это всё нервы… — Валя вытерла глаза, всхлипнула. — Это у меня пройдёт, я знаю. Мне все говорят, что пройдёт, что всегда проходит… Я и сама больше не хочу плакать. Просто так получается. Они текут и текут, сами по себе. Даже, когда я пытаюсь думать о чём-то другом, а совсем не о Скае… Но не получается, всё равно только о нём и думаю, вот слёзы и текут. Наверное, я схожу с ума.
— Конечно нет, девочка моя. Чтобы эта боль стала терпимой, нужно время. Я же знаю, как ты любила его.
— Почему «любила»? — возмутилась Валея. — Я люблю!.. Что, нельзя любить человека, если он умер? Разве ты, папа, больше не любишь маму, Илая, дедушку, дядю Йана? Разве, если я завтра умру, ты закроешь мне глаза и скажешь: «Я любил свою дочь, но больше не люблю»? Что, человек перестаёт быть самым родным и самым замечательным через минуту после того, как его сердце останавливается?
Шокер обнял рыдающую дочь и посмотрел на меня полными ужаса глазами. Я только пожала плечами. Мне нечем было им помочь, только глупой печальной улыбкой.
— Валюша, ты абсолютно права, — проговорил Шокер. — Я не знаю, почему люди так говорят… Это действительно странно, если подумать.
Шокер поцеловал её, погладил по мокрой щеке и снова привлёк к себе.
— Я пришла, потому что я тебе ещё кое-что должна сказать, — заговорила Валея, уткнувшись ему в грудь. — Надо было тогда сразу всё сказать. А я побоялась, что ты Ская убьёшь… У нас со Скаем ребёнок будет.
Шокер молча закрыл глаза. Его левая ладонь сжалась в кулак. И кулак начал белеть, белеть, белеть…
— Скай никогда его не увидит, а он так его хотел…Папа, я знаю, что ты сейчас скажешь…
— Не знаешь, Валя.
— Папа!
Шокер с усилием разжал кулак. Его пальцы дрожали.
— Не кричи. Зачем? Криков ещё не хватало, — тихо и устало сказал он. — Я хочу сказать, Валюша, что твой малыш будет очень счастливым с такой мамой. Правда.
Она отстранилась и недоверчиво посмотрела отцу в лицо.
— Да, очень жаль, что Скай его не увидит, — медленно, запинаясь, продолжал Шокер. — Но ведь всё было бы ещё хуже, если бы этого ребёнка не было. Ты ведь хочешь его?
Валея судорожно закивала.
Я тихонько сидела и глотала слёзы, глядя, как Шокер выруливает из ситуации, когда он вынужден подыскивать и произносить правильные слова вместо того, чтобы от отчаяния и гнева разбить в хлам мою гостиную.
— Вот видишь, всё не так плохо, — сказал он дочери. — И к тому же у малыша будет не самый плохой дед. Как считаешь?
Валя всхлипнула и обняла Шокера.
— Не плачь, милая… — Шокер поцеловал дочь, чуть развернул её в мою сторону и указал на меня. — Лучше посмотри, какая у твоего ребёнка будет замечательная, молодая и красивая бабушка.